Биполярники. Как живут и о чем мечтают люди с биполярным расстройством - Маша Пушкина

«В нашей стране люди плохо понимают, что такое психическое заболевание. Ни в моей семье, ни во всем кругу общения никто не мог меня понять и поддержать. Главным моим источником информации стали американские сайты. Там я однажды увидела контакты групп поддержки. Я взялась искать что-то подобное в России, но не нашла ни одной. И весной 2016 года решилась организовать группу поддержки сама».

Мне очень помог в этом опыт жизни в Европе. Из-за специфического воспитания я привыкла жить довольно пассивно, думать, что жизнь полна сложностей и препятствий. Но в Европе я осознала, что многое возможно, и это понимание дало мне новые силы и созидательную энергию. Я стала активнее подходить к своей жизни. Без этого опыта мне бы даже не пришло в голову начинать что-то самой, я бы сидела дома и страдала, как сотни других людей, которые жалуются на отсутствие групп поддержки в своих городах.

Я задумалась, что нужно для создания группы? Оказалось, совсем немного: пять-десять человек с моим диагнозом и помещение для встреч. Наткнувшись на статью о биполярном расстройстве, я обратилась к людям в комментариях. Десять человек откликнулись. Найти помещение в одном из психологических центров было нетрудно. Я использовала американские наработки. Инструкции, как создавать и вести группы, есть в открытом доступе, все можно освоить самостоятельно. Сначала я боялась, что из меня получится неважный ведущий. Оказалось, это вопрос практики. Сперва стоит подготовиться, изучить доступную информацию. На встречах нельзя позволять себе расслабляться. Надо быть сконцентрированной, слушать внимательно других.

Самое главное – следить, чтобы встреча не превратилась в посиделки приятелей в кафе, а продолжалась серьезная работа над проблемами каждого. Важно помочь человеку с трудностями докопаться до сути, поддержать его, дать совет, дать обратную связь. Первая встреча была серьезным стрессом, у меня даже дрожал голос. Но пришедшие люди нервничали не меньше, ведь на группах поддержки откровенно говорят об очень личных вещах, которые многие из нас не рассказывают даже близким. Люди относились ко всему настороженно, но с интересом и любопытством. Дополнительная сложность в том, что люди не просто разные. Они приходят на встречи в разных состояниях. И если кто-то еле встал с кровати из-за депрессии и не может связать двух слов, то у другого – гипомания, он громкий и общительный. Одних людей нужно немного тормошить, чтобы они начали говорить. Других, наоборот, притормаживать. Так что у ведущего всегда должно оставаться желание учиться на своих ошибках.

Все же я очень быстро поняла, что группа – это именно то, что нужно, то, чего мне и нам всем не хватало. Участники с энтузиазмом собирались каждую неделю, хотя у многих было непростое состояние, много работы, дети. В сезон отпусков людей стало меньше, но я не сдавалась и искала в соцсетях новых желающих. Хотя изначально я хотела, чтобы сформировался постоянный коллектив, в котором можно расслабиться и доверительно общаться. Многие проблемы оказались решаемы. Например, когда я чувствовала себя плохо, другие участники сменяли меня в роли ведущего. Я продолжаю вести группу уже почти год в первую очередь потому, что это нужно мне самой. Это костыль, без которого очень трудно шагать по жизни. Мне комфортно находиться среди своих, в среде, где тебя слушают и понимают. Ведь все мы, какими бы разными ни были, сталкиваемся с одними и теми же проблемами, и каждый по-своему учится с ними справляться. В каждом я вижу что-то знакомое. И это понимание помогает переживать кризисные моменты, дает уверенность в себе и своих силах. Я буду рада поделиться своим опытом со всеми, кто захочет открыть свою группу поддержки! Уверена, с ведением группы могут справиться многие.

Проблема, которую не решить с помощью группы – стигматизация психически больных в нашем обществе. Многие считают это чем-то постыдным, так же, как, например, СПИД или гомосексуальность. Вы не можете говорить о своих проблемах так же спокойно, как, например, о диабете или аппендиците. То есть, если вы очень смелый, вы можете говорить об этом открыто, но реакция даже близких людей непредсказуема. Потому тысячи людей страдают в тишине, в одиночестве. Но ведь биполярное расстройство – это вполне обычное заболевание, довольно распространенное, хорошо изученное. Оно лечится.

Очень мало кто в России понимает, чем опасно биполярное расстройство, как поддержать человека. Даже специалисты не всегда понимают. У нас вообще нет экспертов – врачей или психотерапевтов – именно по аффективным расстройствам. Психиатры лечат все понемногу, и, как правило, не вдаются в детали. Так что вам, скорее всего, выпишут стандартный набор таблеток и на этом лечение будет закончено. Но это не значит, что ходить к врачам не нужно. Просто нужно приложить очень много сил, чтобы найти «своего» врача.

Еще четыре-пять лет назад мне казалось, что моя жизнь кончена, ничего нового и вдохновляющего никогда больше не будет, и впереди – унылое серое доживание, дожевывание отпущенного времени. Но теперь все по-другому: в эти первые теплые дни я написал своей подруге: «Моя жизнь неотвратимо меняется к лучшему». Поздняя питерская влажная долгожданная весна, только сейчас стало припекать, все свежее и умытое от того, что ночью был дождь и уже есть первые листья. Я иду по Садовой, потом переулками до Фонтанки, и каждый фасад – такой родной, что хочется с ним обниматься, каждая завитушка на фасаде – сам праздник, от разлившегося в воде неба захватывает дух, все поет, ликует, светится счастьем. Я влюблен – по крайней мере, я в этом уверен. Я спешу, мне кажется, что для меня нет никаких ограничений, мне все по силам и все послушно. Джим Моррисон в наушниках: «I am a king of lizard! I can do everything» – вот это про меня. Я чувствую себя новорожденным, который впервые счастливо улыбается солнцу.

Мне никто не рассказал тогда, что пройдет всего год и шесть месяцев, и ледяным промозглым октябрем в том же Питере, среди ужасающих в своей гармонии памятников архитектурного тоталитаризма на Московской площади, я буду медленно сползать по стене в телефонной будке, потому что у меня уже не останется сил стоять на ногах. Мне откажут мышцы, суставы потеряют свойство держать тело, я буду валяться в этой каморке, изнывая от позора, что прохожие поймут, что мне плохо. У меня не будет сил идти на работу, на которой меня ждут, или домой, где меня не ждут. Мне не придет в голову пойти к врачу: я не верил им, и стыдно, и не знал, где взять такого врача, которому можно рассказать что-то о себе, да и что сказать – я тоже не знал. Мне казалось, что они не помогут, а будут критиковать, стыдить и придираться, говорить, что я притворяюсь, что я такой молодой и здоровый, а строю из себя слабого и несчастного.

«Мне не придет в голову пойти к врачу. Мне казалось, что они не помогут, а будут критиковать, стыдить и придираться, говорить, что я притворяюсь, что я такой молодой и здоровый, а строю из себя слабого и несчастного».

Когда я сползал на пол в этой телефонной будке на Московской площади, то чуть пониже моей груди, в самом солнечном сплетении снова набух тот кол, та язва, тот жалящий гвоздь, которые в течение всей жизни то и дело пробуждались, устраивали мне пытку на несколько дней, или лет, или месяцев, а потом снова впадали в спячку до следующего приступа. Мне никто не рассказал тогда, что всю жизнь я обречен снова и снова проживать смены периодов эйфории на черную, все затмевающую боль. Об этом я узнал намного позже – только спустя почти десять лет я научился понимать, что со мной происходит, что эта боль, это жало в самом центре всего меня – это не стыд, не позор, не проклятье и не наказание свыше, а болезнь, которой можно управлять, которую можно лечить. Спустя годы я попытался вспомнить, когда впервые дал о себе знать этот черный морок внутри меня.